1 мая исполняется 100 лет со дня рождения Григория Самойловича Каца

Tverigrad.ru в:
Твериград в Яндекс новостях
Твериград в ГуглНовостях
Твериград в телеграм

Журналист, который приближал Победу.

Григорий Кац неразрывным образом связан с нашим краем, хотя и родился не в этих местах.

Он родом из Екатеринослава, переименованного в 1926 году в Днепропетровск. В четырнадцать лет пошел к кустарю-одиночке. Потом работал слесарем, плавил чугун в доменной печи. В 1933 году Днепропетровская областная комсомольская организация направила Каца в газету. Перед октябрьскими праздниками в 1939 году его призвали в армию и послали в Новосибирск, где формировалась 133-я стрелковая дивизия.

…133-я дивизия в первый же день войны погрузилась в эшелоны и двинулась на встречу с противником. Политрук Григорий Кац служил военным корреспондентом дивизионной газеты «Защита Родины».

В июле дивизия сражалась под Ельней, а в сентябре — октябре — под Андреаполем, где не только отстояла занятый рубеж, но и продвинулась вперед, освободив 20 сел и деревень. Затем дивизия участвовала в боях за освобождение Калинина.

Событиям тех дней Григорий Кац посвятил четыре свои книги — «Первый шаг к Берлину» (1997), «Далекое-близкое», «О том, что видел, пережил, с кем встречался» и «Калинин- год 1941-й…».

После войны Григорий Кац четверть века проработал в вечерней газете «Горьковский рабочий». Потом он переехал в Калинин… Григорий Кац всегда отмечал три даты — 9 Мая, 16 декабря — день освобождения Калинина — и 18 октября — день освобождения поселка Заволжского.

Он умер в 2010 году на 97-ом году жизни, работая над рукописями еще двух книг.
Сегодня мы хотим вас познакомить с отрывками из воспоминаний Григория Каца о войне.

Летом сорок первого года я окончил школу – десятилетку в городе Сталино (нынешний Донецк). Через два месяца после начала войны мы уехали в эвакуацию. Попали в Казахстан, в город Кзыл-Орда. В сентябре, мой старший брат Борис, студент, имевший «бронь», ушел добровольцем на фронт.

А через две недели, 01.10.1941, я, вслед за братом, тоже пошел добровольцем в РККА. В военкомате отобрали несколько человек со средним образованием и отправили на полуторамесячные курсы радистов в Ташкент. 1-го декабря я уже ехал в теплушке на фронт. Сначала попал в лыжный батальон 413-й стрелковой дивизии в 10-ую Резервную Армию. Но уже в конце декабря наш лыжный батальон передали в 325 СД Западного фронта, прибывшую под Москву с формировки в Моршанске. Командовал дивизией полковник Николай Ибянский. Костяк дивизии составляли кадровые солдаты.

В начале января сорок второго мы наступали на Мещевск и Мосальск, там был разрыв в линии немецкой обороны в направлении от Сухиничей.

Но вскоре нашу дивизию передали в оперативную кавалерийскую группу генерала Белова. Задача у группы была – прорваться в немецкий тыл через Варшавское шоссе и выйти под Вязьму. Вот наша дивизия и пробивала «коридор» на Варшавском шоссе, чтобы дать возможность конникам Белова благополучно пройти в тыл к немцам. Потом, как говорили, и наша дивизия должна была уйти в прорыв. Всего было предпринято четыре попытки прорыва обороны на этом шоссе. Две последние попытки закончились неудачей. Да и у нас уже некому было идти вслед за кавкорпусом Белова.

От нашей дивизии к тому времени, по большому счету, остались лишь номера полков.

Личный состав стрелковых подразделений был выбит начисто в этих страшных январских боях.

3.000 солдат дивизии лежат в братской могиле только на участке первых двух прорывов…

Расскажу вам, как мы воевали на Варшавском шоссе.

Пробитый «коридор» через немецкую оборону, шириной метров 600-700, представлял из себя «Долину смерти». Идеально ровное место, которое отлично просматривалось и простреливалось немцами со всех сторон. Постоянный шквальный немецкий огонь, сметающий все живое на своем пути. Но нам нужно было идти вперед, занимать боевые позиции и держать проход. Вырыть окоп под огнем при морозе 35 градусов – это сплошной кошмар, вещь нереальная.

Каждый солдат знал, что выйти живым из этого ада мало кому посчастливится… Я помню, как первый раз шел в эту «Долину смерти».

Мы двигались малыми группами по 3-5 человек. Шли вечером, но было светло от искрящегося снега и полной луны. Навстречу выходили поодиночке раненые и говорили нам -«Здесь никто не уцелеет. Все здесь погибнете!»…

Продолжаем идти. Минут через пять нас обгоняет упряжка из трех коней. На лафете сидел пожилой бородатый ездовой. Этот момент немцы не прозевали, дали несколько залпов беглым огнем по тому месту где мы находились…Один из снарядов попал прямо в упряжку. Все три лошади были убиты, а ездовому оторвало голову. Голова катилась как мяч на нас, залегших в снегу…Глаза моргали и губы шевелились в последнем смертном спазме… Это жуткое зрелище добавило нам страха.

Но через несколько мгновений мы поднялись, отряхнулись и пошли на позиции. Наша группа добралась до них каким-то чудом без потерь, под сильным снайперским и артогнем немцев.

Солдаты размещались в «берлогах» из снега, сделанных в насыпи дороги. Эти норы-«берлоги» были до полутора метров глубиной и примерно 3 метра в длину.

Через какое-то время немецкий артобстрел усилился. Повредило кабельную линию связи. В нашей «берлоге» находился комполка. Он послал связиста, старшего сержанта Андрея Чумичева устранить разрыв на линии. Андрей пополз выполнять задание. Но там нельзя даже голову было поднять. Андрей подполз обратно к «берлоге» и сказал -«Товарищ комполка! Огонь шквальный! Немец все вокруг расстреливает! Разрешите переждать чуток, пусть поутихнет…».

И сразу после его слов прямое попадание в нашу «берлогу»! Меня взрывной волной бросило на спину завалило мерзлым грунтом – бетонным шлаком полотна дороги. Слышались дикие крики о помощи…А на мне этот горячий грунт , мокрый от крови, вытекавшей с размозженного тела Чумичева. Оглушенный, я не мог даже двинуть рукой. Меня откопал, оставшийся невредимым, пожилой солдат из Белоруссии Якушевич. И только тут я понял – почему остался жив. Меня прикрыл кусками своего тела мой друг, старший сержант Чумичев…

Якушевич помог мне привести себя в порядок. Я собрал, как мог…все что осталось от тела Чумичева и засыпал снегом…Так хоронили зимой. Мне было так жаль своего товарища, что я не выдержал и заплакал.

Якушевич успокаивал меня – «Сержант, не плачь..». Мне было тогда всего 18 лет, и вроде стыдно было плакать, но в то мгновение я не сдержался.

Наступила глубокая ночь. Мороз страшный. Сняли с убитых немцев шинели, нашли какое-то байковое одеяло, накрылись, стало нам теплее.

Живых вокруг не было. Под утро приполз повар с термосами с водкой и вареной кониной. Но есть и пить было уже некому. Пришлось мне за всех выпить большую кружку водки. Якушевич не пил…

Вот такой эпизод был в бою за Варшавское шоссе…

Вскоре я получил сквозное ранение в левую руку. В госпиталь не пошел. Рану водкой обработал, и опять в атаку…

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

0
0
Тверской хронограф Юбилей

КОММЕНТАРИИ 0

Для комментирования Вам необходимо .