95 лет со дня рождения художника Всеволода Солодова

Занимался делом, которое любил.

Известность Всеволода Солодова перешагнула границы тверского края. Он страстно любил рисовать. Если бы книга рекордов Гиннесса проводила конкурс среди художников по количеству полотен, он занял бы одно из первых мест. И самое главное – работы Всеволода Сергеевича всегда были востребованы.

На картинах зритель видит неброскую, проникновенную природу тверской земли. Как никто другой Всеволод Солодов сумел передать её суть.

Всеволод Сергеевич родился в Ржеве в 1930 году. Он окончил театральное отделение Московского художественного училища. На протяжении многих лет был главным художником Калининского театра драмы, где выпустил ни много ни мало 82 спектакля.

Сам Всеволод Солодов считал, что жизнь удалась. Дважды выставка картин художника была раскуплена целиком вплоть до последнего произведения – первый раз в Твери, второй – в Москве.

Художник не мыслил своей жизни без тверского края – Твери, Ржева, Академическая дача под Вышним Волочком… Мне довелось быть знакомым с Всеволодом Солодовым и беседовать с ним. Отрывок из последнего его интервью я хочу предложить вашему вниманию.

– Всеволод Сергеевич, вы прожили уже достаточно большую жизнь. Было, наверное, и хорошее и плохое?

– Да, жизнь действительно я прожил большую. В юности был и пастухом, и конюхом, и строителем. Однако живопись взяла своё. Хотя и здесь у меня покоя не было. Был и театральным художником, и даже главным художником города. Меня на эту должность назначили через два года после того, как я приехал в Калинин. Кстати, работал на общественных началах, без всякой зарплаты. Был главным художником рекламного комбината. Сейчас думаю, ну зачем так суетился. Нужно было просто писать пейзажи. И всё же в ту пору мне такая жизнь нравилась. Занимался я и деревянной скульптурой, брал топор, пилу, подходил к деревянным кряжам… И рождалась скульптура. До сих пор в Театре кукол стоит мой Лешачонок. Дети, когда к нему подходят, почему- то всегда ему в рот кладут конфетку. Да и поросёнок мой деревянный не меньшим у них успехом пользуется. А вот о чём-то плохом даже не вспоминается. У меня была на редкость удачная жизнь.

– В конце 50-х – начале 60-х годов в Калинине появляется целая плеяда молодых талантов. Поэты, писатели, журналисты, актёры, художники. И вы в их числе.

– Характер у меня мягкий, доброжелательный, я быстро сходился с людьми. Взять того же Андрея Дементьева. Я, как приехал в Калинин, быстро с ним познакомился. Как раз в то время ему заказали написать пьесу о революционере Вагжанове. Не его это, конечно, дело, но он взялся за работу. Мы не раз встречались, обсуждали с ним декорации. Артисты Калининского театра даже приступили к репетициям. Однако, к счастью, всё-таки от этой идеи отказались. Близко сошёлся я молодым журналистом Димой Званцевым и его отцом – артистом Петром Петровичем. Он в нашем театре обычно играл аристократов, генералов. Интересный был человек. Однажды сам написал пьесу об известном нашем враче Успенском, сам её поставил, сам сыграл главную роль. И спектакль получился неожиданный, интересный. С Сашей Гевелингом я сразу же познакомился и до сих пор эта дружба продолжается. Тесные отношения были с Шумиловым Славой, мы когда-то учились вместе. Жизнь у нас тогда была очень активная.

– Насколько я знаю, дважды выставка ваших картин была куплена целиком?

– Да, первой такой выставкой стала «Тверь уходящая». Более 70 работ. Её полностью приобрёл Тверской краеведческий музей. И вот не так давно выставка моих картин проходила в Москве. Очевидно, она произвела впечатление, поскольку Лужков отдал распоряжение купить её целиком и преобразовать в персональную картинную галерею. Что и говорить, конечно, приятно. Не так давно я посчитал, что мои работы находятся в 25 музеях мира, а сколько их в частных коллекциях. В итальянском городе Бергамо около 200 моих полотен. Есть они в Китае, во Франции, в США, в Австралии, даже где-то в Африке. Если бы кто-то обратился ко мне из Антарктиды, я бы бесплатно дал свои картины, пусть и там был хотя бы один мой этюд. Однако пока предложений не было. Похоже, что пингвины живописью не интересуются.

– Практически ни один тверской художник вашего поколения не мыслил своего творчества без Академической дачи.

– Да, это место удивительное. Если даже у художника не было никакого образования, то Академическая дача зачастую превращала его в настоящего мастера. Меня туда впервые привёз Слава Шумилов. Кроме местных художников, здесь были мастера со всего Союза, даже с Камчатки, Магадана приезжали. Мы писали, учились друг у друга. Всё было бесплатно. Когда к нам приезжали наши коллеги из Франции, Португалии, то они нам просто завидовали. Я был на Академической даче 14 раз. Порой писал здесь в день по пять этюдов. На Академической даче были даже лошади, собаки, которые позировали художникам. Взять хотя бы собаку Жука. Она встречала местный автобус. По запаху узнавала художника и вела его за собой на Академическую дачу. Когда она умерла, ей поставили памятник на самом высоком месте. Лошадь же здесь действительно была профессиональным натурщиком. Она ничего, кроме этого, не делала, только позировала. И когда её собирались отправить по старости на живодерню, художники написали письмо в Министерство культуры, и оттуда пришло распоряжение: «Взять её на довольстве вплоть до смерти».

Когда отмечаешь юбилей, а вам совсем недавно исполнилось 80 лет, невольно подводишь итоги: что удалось, что не получилось.

– Вы знаете, я прожил на редкость счастливую жизнь. Всегда занимался делом, которое доставляло мне радость, и, очень надеюсь, что не только мне.

Интервью в видеоформате смотрите ниже.

Всеволод Сергеевич ушёл из жизни в 2011 году. Память о нём живёт в картинах – в пейзажах с небольшой речкой, которую вот-вот тронет ледоход, деревья, на которых совсем скоро распустятся почки и т.д. И так люди проникаются красотой своей родной земли. А это значит, что художник жил не зря.

Текст – Андрей Ульянов.