"Чудесный город Вышний Волочек..."

“…Я твердо заявляю, что пишу не для себя, а для всех, кто умеет радоваться солнцу, бесконечно разнообразному миру красок, форм, кто не перестает изумляться вечно меняющейся игре света и тени…” Об этом человеке можно говорить бесконечно – Константин Алексеевич Коровин. Талантливый живописец, непревзойденный эрудит, неутомимый труженик. Вспомнил его не случайно. 5 декабря исполняется ровно 150 лет со дня его рождения. А из тех 78 лет, что отвел ему Господь, многие годы жизни художника связаны с тверским краем.

Впервые он приехал в Удомлю летом 1918 года. Ещё в детстве Коровин со своей матушкой часто наведывался в Вышний Волочек к бабушке своей, Екатерине Ивановне Волковой. Здесь, собственно говоря, и произошло его рождение как художника. “Чудесный город Вышний Волочек, стоит вроде как на болоте, – писал Коровин. – Старые каменные дома около каналов наполовину ушли в землю. Мне это так нравилось, и я начал рисовать эти дома. Бабушка мне купила акварельные краски, и я всё рисовал в свободное время”.

В 1918 году он решил уехать подальше от революций и непонятных переворотов. Привлекало и то, что здесь до революции работали художники Левитан, Жуковский, Богданов-Бельский, Бялыницкий-Бируля, Степанов… Местное население привыкло к художникам. Жилищный вопрос не был особенно сложным: Тверская губерния, как недалекая от центра, изобиловала усадьбами мелких помещиков, и многие дома тогда пустовали. Остановился Константин Алексеевич у своего старинного друга художника Витольда Каэтановича Бялыницкого-Бируля, на даче “Чайка”, рядом с озером Удомля. “Шаляпин звал меня в Петербург, – писал Коровин в мемуарах, – и прислал мандат на проезд. Но в Петербург я не поехал, а, спасаясь от голода, прожил зиму в Тверской губернии, где был хлеб”.

То, что происходило в окрестностях Островно в это время, живописал в своих мемуарах генерал царской армии Виктор Николаевич Минут, владевший на озере Островно родовым имением. (Позже его, как и положено при революции, отобрали.)

“В августе 1918 года, после уборки озимых хлебов, пришла весть о выселении помещиков из усадеб. Слухи об этом циркулировали уже раньше, но им не верили, считали их вздорными. Действительно, кому, казалось бы, мог помешать помещик, и без того всё отдавший, живя в своём доме. Но вот слухи подтвердились, и началось выселение. Выселение самое беспощадное, невзирая ни на пол, ни на возраст, ни на самые тяжкие материальные и физические условия. Сердце кровью обливается, когда вспомнишь, как 70-80-летних старух выгоняли из насиженных гнёзд, где они провели всю свою жизнь; везли по осенним дорогам в непогоду в уездный город и бросали там на произвол судьбы”.

Бялыницкого-Бируля не выселили. Он как-то мастерски измудрился сдружиться с новой властью, и уже в конце 1918 года в “Чайке” по его инициативе были организованы Государственные художественные мастерские. Преподавателями стали московские художники. Коровин охотно начал принимать участие в работе мастерских в качестве консультанта по живописи.

Зимой 1920 года он с горестью узнает, что большевиками была предпринята попытка реквизировать его московскую квартиру, хотя он имел на неё “охранную грамоту”. Правдами и неправдами квартиру удалось отстоять.

Детали быта того времени описал профессор эстетики Б.П. Вышеславцев: “Самый трудный год революционного периода,  двадцатый, мы с Коровиным провели вместе и безвыездно в Островно Тверской губернии Вышневолоцкого уезда, в глухом углу, в 27 верстах от станции Удомля. Коровин к тому времени уже жил в старом помещичьем доме, где когда-то гостил и работал Левитан… Мы прожили здесь целый год, предоставленные самим себе, изолированные от всякой культуры… Мы заготовляли дрова на зиму, делали запасы, как американские охотники среди индейцев, в значительной степени поддерживая своё существование охотой и рыбной ловлей. Мы были совсем одиноки: в доме, где жил Коровин, обитал ещё Богданов-Бельский, а верстах в десяти – ещё три художника – Архипов, Рождественский и Моравов… Придёшь, бывало, вечером к Константину Алексеевичу – сидит он у камина и особым образом укладывает дрова вокруг пламени, чтобы сразу топились и сохли. Курит он крошево и малиновый лист, табаку редко можно было достать, и шёл он больше в обмен за молоко или яйца. Затем зажигает своеобразно пристроенную лампаду, в которой горит сиккатив, и при этом освещении начинает писать миниатюры. С величайшим трудом мы доставали немного керосину, и тогда Коровин работал больше. В своих удивительных миниатюрах он воплощал далёкую и недоступную нам красоту: моря, замки, южные облака, золотые плоды и женщин, окутанных тканями Востока… а иногда – Париж, Венецию или испанский кабачок… Здесь он написал фигуры женщин на балконе, чай в саду весной, женщину у окна летом, замечательное по настроению зимнее окно и множество пейзажей”.

Много писал он и натюрмортов с цветами. Ставил ребятишек на мостик, “наряжал” их на полотне в яркие костюмы. На заднем фоне рисовал горы. “Вот вам и альпийские виды!” Человек он был удивительно весёлый, добрый, общительный, ребятня окрестная в нём души не чаяла, он был у них кумиром. С ним, по отношению к детям, мог соперничать только Богданов-Бельский, за которым ребятня тоже бегала. Зимой они вдвоём с ребятишками забавы разные из снега устраивали, а летом Константин Алексеевич всех мальчишек забирал рыбу ловить – рыболов был страстный.

Нет ясности, когда именно Коровин окончательно уехал из Островно. Очевидно, это произошло в 1921 году или позднее. Сохранилось его письмо Петру Ивановичу Суворову, посланное из Удомли в 1921 году, в котором он отдаёт распоряжение о продаже вещей и мебели из московской квартиры, которую большевики, к счастью, не отобрали. В 1923 году Константин Коровин с семьёй уехал из России в Париж для лечения сына. Несколько раз порывался вернуться, но… не вернулся.

Вспомнил я об этом человеке не случайно. Моя покойная бабушка, Евдокия Осиповна, часто вспоминала о приезде этих замечательных людей и в Удомлю, и на дачу Бялыницкого-Бируля “Чайка”, которую вместе со своими содеревниками строил мой прадед, и о том, как прилетал сюда на советском аэроплане нарком Ворошилов. Но это совсем другая история.

Коровин не вернулся в Россию. Умер он на чужбине 11 сентября 1939 года и похоронен был в Париже, на кладбище Пер-Лашез. Когда-то я был там, поклонился его памяти.

“Напрасно думать, что живопись одному дается просто, без труда, а другому трудно. Вся суть в тайне дара, в характере и трудоспособности. То, на что обращает внимание сам автор, этому нельзя выучиться. Сальери изучал и фугу и гармонию, а гуляка Моцарт и не говорил о том, что он постиг гармонию и всю теорию музыки, и притом имел еще одну небольшую вещь – гениальность”. Это написал когда-то сам Константин Алексеевич.

Хочу закончить одной-единственной российской грустностью: что имеем – не храним, потерявши…  ну а дальше сами знаете… Обидно и горько…