Протоиерей Александр Шабанов: «Хоспис – это дар божий»

В отличие от европейцев слово «хоспис» знакомо далеко не всем россиянам. От идеи создания первого тверского хосписа к ее реализации удалось перейти лишь в прошлом году.

Под будущий стационар паллиативной помощи власти отвели здание бывшего амбулаторного корпуса в поселке Суховерково в 42 км от Твери. Кроме выделенной земли и полуразрушенного строения государство благородной инициативе помогать более не собирается. На обустройство хосписа на 25 мест требуется порядка 150 млн рублей. Однако параллельно с поиском инвестиций для обустройства стационара директор тверского хосписа «Анастасия» Александр Шабанов уже смог запустить мобильную службу хосписа.

Об особенностях паллиативной медицины и хосписной философии, о том, с какими трудностями сталкивается организация подобных учреждений в России, информационный портал Tverigrad.ru беседовал с протоиереем Александром Шабановым, директором первого в Тверской области хосписа, членом Союза журналистов России.

Уйти по-христиански

– Александр Юрьевич, поясните, пожалуйста, как родилась идея создать тверской хоспис.
– Если в двух словах, то в конце 2012 года распоряжением Минздрава России было принято постановление о создании в стране служб паллиативной помощи и развития паллиативной медицины. Хосписы не входят в структуру паллиативной помощи в том виде, в котором это осуществляется в западной,  в частности, практике.
Хоспис – это дом, где человек не просто завершает последние дни своей жизни, а где эти дни завершаются достойным образом. Где внимание уделяется качеству жизни, где человек не должен видеть трех вещей, которые уничтожают человеческое достоинство, – боли, грязи и унижения. Тогда у человека появляется удивительный шанс: при опеке, сострадательном отношении людей – врачей, медсестер, психологов, священников, социальных работников – уйти из жизни, осознанно взвесив всё, что было, расставить акценты, уйти действительно по-христиански.

– Очень выразительная точка зрения…
– Я вообще считаю, что хоспис – это такой дар Божий, который появился в конце ХIX – начале ХХ веков. В России, как и многое, что мы осваиваем последние 20 лет, рождение хосписов сопряжено с целым рядом проблем социального порядка, а также, к сожалению, философского порядка.
Есть два события, между которыми год. 6 февраля 2014 года произошло самоубийство контр-адмирала, а 6 января этого года – самоубийство генерала Кудрявцева. Это люди, о которых стало известно благодаря их положению, воинским званиям. Оба самоубийства связаны с тем, что люди не смогли продолжать жизнь, не получив вовремя обезболивающее. То есть то, что очень тщательно делается при хосписном уходе, будь то выездная служба, будь то стационар.
А в Твери хоспис действительно открывался последние 20 лет. Шли разговоры, но к финалу дело не подбиралось…

– В целом сколько в стране городов, имеющих хоспис?
– Понимаете, в полноценном виде, наверное, хосписов тридцать. Есть еще учреждения, которые себя так называют, но на деле…

Когда мы принимаем какие-то правила, а потом говорим, что всё будем делать, как задумано, но в виде исключения что-нибудь такое оставим… А двусмысленность – когда, например, приходит приказ из министерства открыть отделение паллиативной помощи и на месте делают так: быстро меняют вывеску отделения стоматологии или акушерства на отделение паллиатива. И всё.
Врачей, которые прошли бы серьезный паллиатив – московский или петербургский, – пока нет. Де-юре отделение открыто, де-факто еще требуется время для того, чтобы оно заработало в том процентном соотношении, которое необходимо. Для Твери, если не ошибаюсь, необходимо сто паллиативных коек и хоспис на 25 мест – это такая мировая практика, где расчет ведется, исходя из количества жителей, скорости летальности больных, которые туда попадают. Создание хосписа – процесс, требующий очень деликатного и внимательного подхода.

Фото: Марина Евстратий

– Александр Юрьевич, расскажите подробнее о выездной службе хосписа.
– Стационару какое-то время требуется для того, чтобы пройти все необходимые регистрации, лицензирование и самое главное – получить оборудование. На самом деле, когда мне говорят, ну что вы, сейчас кризис, цены на нефть падают, сумасшествие, денег нет… Хоспис – это не финансово затратная стройка. Она происходит единожды – потом ее необходимо только поддерживать. Но сегодня вопрос о стационаре – это вопрос будущего.

Представьте себе ситуацию, что люди не имеют ни психологической, ни духовной, ни социальной поддержки. Их выписывают из онкодиспансера, и дома они оказываются в одиночестве – родственники в полном смятении. Некоторые не могут ухаживать за своими больными в силу того, что сами по себе условия жизни не дают никаких шансов… Знаете, по мировой практике, за тяжелобольным с онкологией в терминальной (последней) стадии для полноценного ухода требуется четыре человека. У нас бывает, что и полчеловека не хватает. А те сиделки, которые иногда приходят за деньги, выполняют какие-то очень специфические задания. Они просто не подготовлены.
Выездная служба – это как раз та служба, которая работает не только с больными. В некоторых случаях работа с тяжелобольными минимальна, а вот с их родственниками – это уже серьезная вещь, требующая определенного склада ума и духовного настроя.

Они лечат присутствием, диалогом. Родственники ввиду большой сложности самой ситуации не всегда к этому готовы. Думаю, выездная служба, как и все это дело, служение, тоже будет развиваться.

Город зрелых людей

– Если вернуться в тверские реалии…
– На данном этапе речь идет о том, чтобы произвести некое изменение в умах людей, которые ответственны, которые считают, что… Не хочу никого обидеть, я прекрасно понимаю, что, например, нужно поднимать тверской хоккей. Да, в Твери будет свой хоккей, но люди будут судить не по наличию спортивно-развлекательных мероприятий, а по тому, что касается непосредственно их.
Это очень серьезная философская вещь, потому что наши антропологические представления о себе, живущих близких, априори будут трансформироваться в зависимости от того, как эти антропологические представления отразятся на нашей собственной судьбе руками наших детей, которые будут видеть наше отношение сейчас, например, к достойному или недостойному уходу из жизни. Если равнодушно будут воспринимать, то и результат будет печальным. Если же мы будем прикладывать усилия – социальные, политические…

– Александр Юрьевич, в чем же кроется главная проблема создания подобных служб?
– Может быть, я рискую, говоря это напрямую, но я глубоко убежден, что такая вещь, как открытие хосписа, связана с личными качествами людей, имеющих влияние на властные структуры, бизнес-сообщество, социальную политику. Потому что до тех пор, пока человек, который действительно представляет собой что-то перед лицом близких своих, перед лицом нации, церкви, не совершает какой-то нравственный выбор, все остается в рамках красивых речей. Или блестящих, но очень быстро заканчивающихся проектов.

Потому что люди, однажды поняв… Вот сейчас я занимаюсь выездной службой хосписа и вижу страдания людей – не только тех, кто завершает свой земной путь, но и родственников, которые реально оказываются перед фактом, что ничего не могут сделать. Ничего. Ну, выпросить иногда у медиков трамадольчик (трамадол — сильный анальгетик на основе опиума), отстоять за ним очередь, купить противопролежневый матрас, вызвать скорую… А дальше мы ничего не можем. Это ощущение того, что ты лишен воли, воли к милосердию – ты, в общем-то, хочешь помочь, но лишен воли проявить ее – это, конечно, самое ужасное. Это серьезный удар по сознанию.
Он не был ударом, скажем, лет 20 назад, когда первые хосписы открывались в Москве и Петербурге, а наши соотечественники говорили, зачем это делать, это вообще не свойственно нашему менталитету… Но если нашему менталитету свойственно говорить, что смерть на миру красна, или «вздыхать» об уходящем человеке, «сострадательно» говоря: ну вот, отмучился – и не принимать участия ни в процессе его ухода, ни в том, чтобы сделать его достойным, красивым, то, увы, конечно, мы видим недопонимание, недооценку.
Когда же ситуация изменится, хоспис заработает, когда люди поймут – будет меняться и их философия. Внутри семей, которые страдают от этой проблемы, наступит мир… По данным статистики, которая сегодня более или менее официально опубликована, 300 тысяч россиян встают ежегодно в очередь в онкологические диспансеры с диагнозом инкурабельный (неизлечимый) больной.

– Все-таки в Твери дело продвигается сложно…
– Сложно продвигается в любом регионе России. Трудности были и в Москве, и в Санкт-Петербурге. Проблемы есть и у наших соседей в Пскове или Самаре. Это процесс, требующий воли людей, усилий, соучастия. Слава богу, мы нашли понимание у областной администрации. Они помогают в том объеме, в котором им позволяет закон, горячо ими любимые всяческие законодательства, указания и тому подобное.

Фото: Марина Евстратий

– То есть еще энное количество времени открытия хосписа нам нужно будет ждать…
– Понимаете, когда люди так абстрагируются: «Отец Александр, вы занимаетесь созданием хосписа, а мы подождем, мы желаем вам всего доброго», – мне немножко жалко таких людей – по той простой причине, что они ведь не запрограммированы… На хоккей мы запрограммированы – нет такого внука, которого бы мы не отдали в хоккейную команду. Мы это знаем. И, значит, проблемы с этим нет. А онкология – это проблема, которая может коснуться любого, и как правило, внезапно. А когда ты достаточно легкомысленно планируешь свое будущее, в случае срыва поправить уже ничего невозможно.
Я глубоко убежден, что все нормальные жители Твери, которых много, которые молоды, целеустремленны, как сейчас говорят, позитивно настроены, понимают, что в городе должны быть какие-то вещи, которые говорили бы: Тверь в духовном, нравственном, отчасти культурном отношении есть место жительства зрелых людей.

Здорово развесить везде шарики, сделать иллюминацию на Новый год… Поставить еще какой-нибудь поставангардистский, постмодернистский памятник чему-нибудь или памятник военным – это тоже хорошо. И собор возводить надо. Но и «дом милосердия» – хоспис – должен быть.

«Бог не в бревнах, а в ребрах»

– Александр Юрьевич, позвольте несколько провокационный вопрос. Если бы вы могли выбирать, то в первую очередь построили бы два-три хосписа или стали бы возводить храмы?
– Вы знаете, отвечу из собственного опыта: я храмостроительством занимался очень плотно, с 1996-го по 2011-й. При помощи православных верующих мы подняли храм, который в народе известен как храм Трех исповедников (Воскресенская церковь на набережной Афанасия Никитина в Твери). Поэтому я знаю, что такое храмостроительство. Если бы сейчас возник такой вопрос, я бы постарался совместить и то, и другое. Если совсем уйти в страну замечательных мечтаний, то я бы построил хоспис, на территории которого был бы храм. И в этот храм ходили бы родственники, близкие людей, помещенных в хоспис. Туда бы ходили волонтеры, люди, которые опытным путем, а не на словах хотели бы понять, в чем тайна человеческого существования, тайна близости неба и земли. Ходили бы все желающие.
По поводу храмостроительства… Я понял намек на провокацию.

Действительно, храмы строить нужно, но не стоит надеяться, что чем больше храмов мы построим, тем больше людей туда придет – и совершится чудо. Чудо будет совершаться в сердцах людей. 300 лет от Рождества Христова никто никаких храмов не строил – строилась церковь. Это уже потом, когда она после эдикта Константина Великого (Константин I, 272 – 337 гг., римский император, сделавший христианство господствующей религией) стала церковью-победительницей, стало возможным заниматься храмостроительством. Но если бы 300 лет церковь не возводилась как тело Христово, не как социальный институт, а мистическое присутствие церкви небесной на земле, то и храмы бы некому было строить.

– Однако у нас сегодня другие условия…
– Мы сейчас находимся в такой ситуации, что пытаемся выстроить церковь земную на подобии церкви небесной, начиная с бревен, а не ребер. Нужно делать и то, и другое. В процентном соотношении, я думаю, это неисчислимо, но стратегия должна быть достаточно внятной – с заботой о людях.
Знаете, когда я был в петербургском хосписе, мы разговаривали с волонтерами и сестрами милосердия. Они рассказали историю, как один молодой человек хотел покончить жизнь самоубийством. Две попытки было. И кто-то из родственников посоветовал просто привести его в хоспис. Он в течение часа походил по палатам, посмотрел… Для молодого человека этого было достаточно, чтобы у него произошла глобальная переоценка ценностей жизни. Ценности того самого мгновения, дыхания, когда ты открываешь дверь, выходишь на улицу и – раз! – понимаешь, что это навсегда, и красивей может уже ничего и не быть… И ты останавливаешься.

Фото: с личной страницы А. Шабанова на facebook.com

– Завершая разговор, часто задаю священнослужителям такой вопрос. Многим, думаю, памятна известная строчка из позднего Высоцкого: «И ни церковь, ни кабак – ничего не свято. Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята!». Александр Юрьевич, как вы думаете, она применима к сегодняшней Твери, жителям города?
– Я понимаю, о чем вы говорите… Само по себе сомнение в отношении церкви нужно очень четко делить на две части: антирелигиозность современного человека и его антиклерикальность (позиция против церкви, которая признает, в отличие от атеизма, существование Бога или сверхъестественных сил, но отрицает положительную роль церкви в общественной жизни). Если первое действительно требует философского осмысления, то второе скорее всего можно интерпретировать и объяснить даже с помощью каких-то социологических подходов.
Но для меня, например, никакой проблемы в этом нет, потому что так было всегда, но в разной мере. Ведь одно из самых поразительных событий, если изучать нашу историю внимательно, это то, что люди, которые в 1917 году совершали революцию, рушили церкви, все были крещеными, воцерковленными. 90% революционеров имели за спиной разного рода или семинарии, или духовные училища. Первый красный флаг был вывешен над Тверской духовной семинарией…

Это нормально, но когда я говорю “нормально”, не значит, что это хорошо. Нормально с точки зрения библейской апокалиптики (учение о последнем времени, суде Божьем). Там всё прописано. И, вы понимаете, в этом очень важный момент – чем темнее ночь, тем ярче должен быть свет звезды. Чем серьезней отступление, чем серьезней апокалиптические настроения, тем более глобально проявление человечности – той самой антропологической составляющей, которая должна разгораться. Но это все должно происходить в отдельном регионе – как в отдельной семье, отдельной школе. Как в отдельной Тверской области строится отдельный хоспис… или не строится.