Родом из Твери. Михаил Царев

Он родился на станции Тверь. Михаил Иванович Царев (1903 – 1987).

«Всякий раз, когда я еду по железной дороге, мне вспоминается детство: оно было пронизано шумом поездов, гудками, не мешавшими спать даже ночью, озарено снопами искр из паровозных труб, наполнено жизнью станции с ее спешкой и томительным ожиданием. Мое детство прошло рядом с машинистами и сцепщиками, диспетчерами, стрелочниками и кондукторами, которых лечил мой отец – Иван Изотович Царев. Он был фельдшером и служил в Твери, где в казенном доме близ станции я и родился 1 декабря 1903 года» – такими словами начинает книгу своих воспоминаний народный артист СССР Михаил Царев.

Он был ровесником двадцатого века, века жесткого, порой беспощадного. И все его будущие перипетии вряд ли могли себе представить жители сонной, провинциальной Твери, куда далеко не сразу доходили раскаты начинавшихся в Петербурге и Москве бурь. Со старой и новой столицами Тверь связывала Николаевская железная дорога. Именно рядом со станцией в небольшом двухэтажном доме, как и все железнодорожные здания того времени, выкрашенном охрой, родился Михаил Царев. Отец его Иван Изотович, фельдшер железнодорожной больницы, с утра до вечера пропадал на работе, мать Мария Петровна хлопотала по хозяйству.

Из тверских воспоминаний осталось у Михаила Царева не слишком много: прогулки по небольшому тенистому саду, расположенному около дома, разговоры взрослых о Русско-японской войне и забастовках пятого года. Пользуясь тем, что семья имела право на бесплатный проезд по железной дороге, Царевы часто оплавлялись в лес за грибами и ягодами. Порой мать с отцом уезжали в Москву и после восторженно делись впечатлениями о спектаклях Московского художественного театра, на которых им удалось побывать.

Мише Цареву не исполнилось и пяти лет, как его семья уехала из Твери в Ревель, так в ту пору именовался современный нам Таллин. Там он оканчивает гимназию, участвует в первых любительских спектаклях и в десять лет на вопрос «Кем ты хочешь быть?» отвечает: «Я хочу быть артистом».

Как раз когда Царев оканчивал гимназию, Александровский театр в Петрограде начал набирать молодежь в Школу русской драмы. Михаил Царев решил прочитать на экзамене монолог Городничего из «Ревизора» Гоголя. И попал в точку. С ним начинает заниматься прекрасный артист Юрий Михайлович Юрьев. Именно по его рекомендации уже в 1920 году Царев был принят в труппу Большого драматического театра в Петрограде. Говорят, что у каждого артиста должен быть свой театр. Если он его не сумел найти, то полностью реализовать свои способности ему вряд ли удастся. Для Михаила Царева таким театром был Малый театр. Однако до того, как в 1937 году он попал на его сцену, ему пришлось поработать в театрах Махачкалы, Казани, Симферополя. В течение четырех лет он работал у Мейерхольда. И вот наконец сцена Малого театра.

С ней Михаил Царев связал полвека своей жизни. Многие его роли стали классическими – Чацкий в «Горе от ума» А.С. Грибоедова, Федор Протасов в «Живом трупе» Л.Н. Толстого, Глумов в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского, Арбенин в «Маскараде» М.Ю. Лермонтова. Немало интересных ролей было им сыграно в пьесах советских авторов, сумел он проявить себя и в комедийных спектаклях. Царев был народным артистом СССР, Героем Социалистического Труда, лауреатом Сталинских и Государственных премий.

Кроме того, он был еще и известным театральным деятелем. С 1950 по 1963 годы Михаил Царев возглавлял Малый театр. В 1964–1986 годах был председателем Всероссийского театрального общества. Коллеги Царева по Малому театру писали, что как директор он сумел удержать высочайший актерский уровень и традиции труппы, хотя сохранять гармонию в среде талантливых людей было совсем не просто. «В театре возникали разные ситуации, и у него была оппозиция. Но из всех конфликтов он выходил достойно. У него было удивительное ощущение себя. Благородство, достоинство – сейчас этого так мало». Сменивший Царева на посту директора Малого театра Юрий Соломин говорил не только об уникальности своего предшественника, о величии его таланта, но и о его редком по нынешним временам бескорыстии: «…Он был нестяжатель. После его кончины у семьи ничего не осталось – ни дачи, ни сберкнижек, ни тем более зарубежных вкладов. Но он оставил после себя имя».