Трудно быть богом: взгляд с 13-го ряда

Этот фильм изменит вашу жизнь навсегда, он перевернет ваше сознание, разрежет на куски все принципы и склеит их вновь в фантастической конструкции! Так обычно говорят о чем-то гениальном, ни на что не похожем, вырастающим стройным колоссом титана из ширпотреба.

Посмертную картину Алексея Германа «Трудно быть богом» так оценить язык не повернется. И не буду советовать на нее идти. Потому что это на 200% авторское кино сделано на 100% не для широкой аудитории. Потому что на многие вопросы вы не найдете здесь ответы. Потому что от исторического происходящего на современном экране может натурально вырвать. Потому что…

…Вторник, восемь часов вечера, ставлю на подлокотник красного зала «Монро» контрабандой пронесенную газировку желтого цвета; в зале человек пятнадцать, подростков нет, ограничение +18, если бы этапы становления личности считали по-американски, надо бы поставить минимум +22. Треть пришедших в течение трехчасового сеанса постоянно куда-то выходила, но до конца, к чести зрителей, досидели все, что, как мне рассказывали, бывает не всегда на посмертном шедевре-завещании выдающегося отечественного художника. Поп-корна ни у кого не было: наслушались о знаменитой германовской черно-белой картинке псевдодокументалистики?

На взгляд места №10, главная сложность фильма заключается в том, что ключики к пониманию режиссерской концепции и всему происходящему в картине озвучены голосом за кадром в первые полчаса общего хронометража, когда зритель пребывает в тяжелом недоумении и только-только привыкает к сюжету с минимальным действием и микроскопическими краеугольными диалогами-смыслами.

Окажется, что как такового действия не будет в течение всех 180 минут, а весь фильм – это запредельная плотность кадра, состоящего из грязи, соплей, испражнений, гениталий, уродливых лиц, тряпья, дерева, металла, цепей, абсурдных несуразных фраз и постоянного обращения актеров прямо в камеру, что делает придавленного плитой знаков и подтекстов зрителя полноправным участником иногда кажущихся бредом событий. Но самое страшное, что такая омерзительная для современного глаза картинка не вызывает отторжения – ты втягиваешься в крупные планы и череду очень длинных сцен, уже не ожидая чего-то другого. В какой-то момент ломки головного мозга и поиска ответов на режиссерский замысел приходит стойкое ощущение, что фильм снят про не застрявший навсегда в Средневековье Арканар, а про нашу с вами современность.

Про картинку говорить можно еще очень долго. Например, почему все предметы люди пробуют на запах, на язык, на ощупь? Что значат белые платки и белые розы? Рыбья чешуя и символика «нужника», «толчка», «сральника», для которого слова туалет и тем боле ватерклозет покажутся верхом изящества…

Так вот, предисловие к истории про другую планету, «отставшую от Земли лет на 800», гласит, что Возрождение – «очень коварный» период. В нашей истории это короткое время Леонардо и Микеланджело ознаменовалось тем, что была сделана попытка по-другому посмотреть на человека, «приравнять» его силы к божественным, вывести его из жестких рамок религиозного фундаментализма Средневековья. Появилась идея гуманизма – ту, что сегодня мы считаем почему-то исконной чертой человеческого общества, как и разум в виде главного оружия человека. Много позже идею продолжит Ницше и выведет концепт «сверхчеловека» – ответственного за судьбы народов элитарного философа-короля. Из нее выстроят современную теорию элит…

Так почему Возрождение коварно, и в чем проявляется это коварство?

На Арканаре, очень напоминающим третью планету от Солнца, населенным не зелеными человечками, а, строго говоря, людьми (отличия от оригинала ищите уж сами, если осмелитесь), этап Возрождения не удался. Прибывшие земляне и благородный дон Румата – главный герой в исполнении Леонида Ярмольника – видимо, пытались внедрить образование, но все это закончилось тем, что ученые мужи «синтезировали спирт» и стали «учиться летать, но пока все больше вниз». «Серые» – однообразная масса рабов, слуг монарха, ремесленников, бродяг и нищих – делает погоду в Арканаре, а дона Румата – величайшего воина в 18 поколении – они считают не иначе, как за бога…

Скорее, он богочеловек: у него течет кровь и есть шрамы, но он легко может убедить начальника стражи монарха в том, что «рыба любит молоко». В дела «серых» дон Румата не вмешивается, но «за серыми обязательно придут черные» (посмотрим на нынешнюю Украину), «когда накажут самых сильных, у власти встанут самые сильные из самых слабых» (это уже про нашу с вами будущую историю) и «зачем вам земля, если нет рабов» (про цивилизацию в целом). Когда серых начнет резать «черный орден», возродившийся только из-за того, что в свое время роду Румата было лень его добить, герою придется вмешаться и всех убить, вернув на круги своя мир серой глины, который, однако, лучше террора «черных».

Мир, к слову, в конце все-таки меняется. Вместо беспросветной грязи появляется грязный снег. Дон Румата играет на диковинном инструменте ту же мелодию из мировой классики, что и в самом начале этой истории. Правда выйти прежним ему не удается: он становится еще более одиноким – род прерван, на Землю он не вернулся, равных ему по положению баронов и ученых-мужей, с которыми можно просто поговорить, не осталось. И теперь его глаза покрывают обычные очки – за них ученых отправляли в рабство, потому что «стекла отражали свет». Надо думать, истины.

Этот исторический пессимизм Германа – своеобразная трактовка так называемой теодицеи – философской идеи о том, что Бог создал этот мир, но в дела людей он не вмешивается, поэтому на земле творится столько несправедливости, бед и бесчинств. Но можно ли в таком случае преодолеть искомое социальное расслоение со всеми вытекающими, из правил которого не вырваться? Думаю, Герман на этот вопрос не дает точного ответа. Тяга к знаниям и собственное достоинство, талант и погружение в мир идей, освоение окружающей действительности и стремление к комфорту – вывели человека Средневековья на путь науки и прогресса, а затем и демократии, социализма, либерализма. Но в чем состоял искомый толчок? Может быть, ключик лежит в мотивах дона Румата, отважившегося вмешаться в естественный ход событий?..

Картина Германа – большой привет массовому обществу, тем, кто верует только в прогресс (кто сказал, что история движется поступательно?! Для Германа это не так!), на поверку оказывающийся завесой для не меняющегося положения вещей, стабильно несправедливого и уродливого человеческого общества. Если вдуматься, человек ныне живет так же, как в картине – просто за ширмой из красивого глянца, относительной сытостью и комфортом мы все реже смотрим в корень действительности, где человек не поменялся ни на йоту.

Философская притча могла бы оказаться искусством ради искусства, если бы не одно «но»: ныне путь развития общества, как и путь развития самого человека, личности – необходимость этих движений, никем серьезно не отрицается, не ставится под сомнение. Это форма нашего существования, и Герман показал, что может быть, если остановится. Но, с другой стороны, для самой истории все равно, на какой стадии вы сегодня сидите, любая форма организации общества естественна, она вне морали, она есть и все. Поэтому напутствие режиссера состоит в том, что все зависит от попытки самого человека изменить порядок вещей, уйти от жратвы и совокупления к нечто большому. Другое дело, что попытка может быть неудачной. Для Германа, лично для него, – она таковой является, похоже, всегда. Просто так заложено природой, богом.

В Голливуде и Европе подобные фильмы принято снимать на контрасте: допустим, я моральный урод, но живу в особняке на Майями-бич, и вам, простым смертным, до меня далеко (по типу страшного в ядре, но угарного по форме сериала «Californication») – то есть все подноготные ужасы завернуты в красивую обертку. Герман же, так только умеют (умели?) снимать русские, показывает все натурально, как оно есть, без прикрас и приукрашивания, потому что «раз тошнит – так тошнит». И человеческое, на этом фоне, становится гораздо заметнее, безусловнее, если хотите. Как и божественное, если оно, конечно, все-таки есть в этом мире.

Для кого это кино, резонно спросите вы. А не для кого! Есть искусство, которое должно вызывать сострадание – здесь и сейчас. А есть работы, которые требуют изучения и осмысления, если вы сможете хотя бы раз десять посмотреть подобное кино, что уже будет подвигом. В этом смысле, такие произведения – на века, но не для сиюминутного человека, поэтому широкой славы и почестей своему творцу они принести не в силах. Символично, что Алексей Герман снимал эту картину-прощание до самой своей смерти: «сегодня умрешь, завтра скажут – поэт!».

…Когда свет в зале вернулся и пошли титры, кто-то облегченно на моем ряду вздохнул, не отважившись уйти посреди фильма. Под конец некоторые почти истерически смеялись, снимая стресс, мол, чего нужно было обкуриться, чтоб снять такое? Некоторые пытались хихикать еще во время кино, когда на экране появлялся голый зад или мужской половой орган. Кто-то реагировал на весьма специфический юмор Германа, скорее напоминающий очень горькую сатиру, граничащую с безумием. Ну как можно хихикать в сцене, когда человека, с трех лет сидящего на цепи, Румата освобождает, но тот через десять секунд падает замертво, пусть это и было снято нерачительно забавно, как подтрунивание над рутиной?

Половина зала молча вышла на серые улицы Твери. Кто философски-возмутительно, глубокомысленно заявлял, что жанр иносказания понятен, но понапихано столько, что… и махал рукой. Даже самые стойки из нас отвыкли от большого кино, в сухом остатке которого – не двадцать минут обсуждения того, что происходило на экране, а, быть может, сама жизнь.

***
Если вы все-таки решите пригласить девушку в кино и остановитесь на черно-белой афише, то имейте в виду вот следующее: все, что здесь было написано (куда больше и глубже отыщется в Сети), – лишь одна из трактовок. Вполне возможно, что все три часа Алексей Юрьевич просто показывал нам заурядный… ад. Думаю, он вполне подойдет под такое описание. Ведь богом, на самом деле, быть намного труднее, чем мы думаем.