Тюрьма довела Фарбера до блатной лирики

На “Новой газете” появилось стихотворение, которое сельский учитель, интеллигент из Москвы Илья Фарбер написал, находясь в тверском СИЗО. Вот что с людьми тюрьма делает.

Я стрелял из ружья. Я верёвки вязал.

Я давил на клопа и орал в тормоза.

Я дороги катал. Запускал парашют.

Вёл на шмоне с продольной себя, словно шут.

Я стоял на шнифте, я на шконке валялся,

Над режимником жирным у сборки смеялся.

Я из фаныча сладил кастет, а из шлёмки

Выгнул новые цацки на старые шлёпки.

Я наверх цинковал; по гофре толковал;

Я козла над могилой едва не порвал.

Со смотрящим по хате за это рамсили.

Я попутал рамсы, и меня… разбудили.

Я теперь за дубком на трамвае сижу,

Холодильник закрыл, в телевизор гляжу.

Жду камаза, он должен прийти до темна,

Когда в яме дежурным зажжётся луна…

Разойдёмся по шконкам, засну и опять

Можно всем цинковать и малявы пулять.

…Есть курёха?.. Уй-юй!.. Два-два-три, кореша!..

Кто там – Лёха? Загоните? Братья, душа!..

Утром удочки две отлетели.

И следы появились на теле.

Далее приводится, так сказать, расшифровка, чтобы простые смертные смогли понять, о чем идет речь:

стрелял из ружья — выдувал из трубки, свёрнутой из газет, бумажный конус-пулю, к которому привязана нить. Служит для налаживания связи между камерами, окна которых могут быть соединены дорогой. Если пуля попадёт в глаз, никто никому не пожалуется.

верёвки вязал — при наличии запрета на любые нитки, шнурки и верёвки, обитатели тюремных камер изготавливают верёвки из мочалок и полиэтиленовых пакетов по особой тюремной технологии, которая называется “вязать верёвку”. Верёвки используются для дорог и сушки белья. Администрация время от времени проводит обысковые мероприятия под названием “шмон”. Обнаружение на шмоне верёвки ведёт к её немедленному изъятию, после чего приходится сразу вязать новую.

давил на клопа — нажимал на кнопку, которая включает расположенную снаружи тюремной камеры (как правило, над дверью) лампочку. Это вызов дежурного постового, который сразу подходит, заглядывает в глазок и вежливо произносит: “Здравствуйте! Дежурный по этажу такой-то, к Вашим услугам. Что произошло? Чем могу помочь? Все ли живы-здоровы? Всего ли хватает? Как настроение?” И так далее.

орал в тормоза — кричал из камеры в коридор через дверь. Дверь — это “тормоза”. Когда дверь открывается, то это называется “тормоза взорвали”.

дороги катал — обменивался чем-нибудь с заключёнными из другой камеры через окно или вентиляционную отдушину с помощью верёвки и привязанного к ней “коня”.

“Конь” — носок, в который кладётся груз: конфеты, чай, малявы и другое. Нижняя часть коня утяжеляется, чтобы ветром его не снесло, например, в сторону окошка оперативника. Для утяжеления используются завёрнутые в лоскут полиэтиленового пакета соль или хлебный мякиш, чтобы конь не так громко дзынькал копытами по подоконникам и решёткам.

Запускал парашют — налаживал через окно связь с другой камерой с помощью прозрачного полиэтиленового пакета и привязанных к нему нитей. Такой способ требует терпения и больших временных затрат. Приходится ждать, пока пакет-парашют поймает ветер и перелетит к окошку нужной камеры, где его зацепят. Все деревья вокруг тюрьмы, крыша тюрьмы, провода и водосточные трубы бывают опутаны нитями с неудачно запущенными парашютами. Время от времени проводятся масштабные мероприятия по уборке. Делают это заключённые хозяйственного отряда.

Вёл на шмоне с продольной себя, словно шут — во время проведения обыскового мероприятия пытался уговорить дежурную по этажу вернуть выброшенные из камеры в коридор (на продол) необходимые для жизни предметы (например, пластиковые контейнеры для хранения продуктов).

стоял на шнифте — стоял у двери, заслоняя собой глазок (шнифт), пока сокамерники вяжут верёвки, катают дорогу или делают ещё что-нибудь запретное.

на шконке валялся — лежал на своём спальном месте (на кровати) в неположенное время — с 6.00 до 22.00.

Над режимником жирным у сборки смеялся — шутил над регулярно переедающим сотрудником отдела режима (своего рода ОМОН в СИЗО для контроля за соблюдением правил заключёнными).

Сборка — место отбывания куда-либо и, соответственно, пребывания откуда-либо заключённых — своего рода “вокзал” в СИЗО, состоящий из боксов для ожидания (небольших камер без окон), коридоров, туалета и помещения с железными столами для процедуры обыскивания.

Сборка — третье место в тюрьме после санузла и душевой, где заключённые снимают трусы, и единственное, где, сняв трусы, заключённый выполняет упражнение “приседание”.

из фаныча сладил кастет — сделал кастет из алюминиевой “положняковой” кружки.

Всё, что положено заключённому и выдаётся ему администрацией тюрьмы, зовётся “положняковым” или просто — “положняком”.

из шлёмки — то есть из положняковой алюминиевой миски наподобие тех, из которых кормят собак.

Выгнул новые цацки на старые шлёпки — изготовил украшения на старые любимые тапки.

наверх цинковал — отбивал определённый (как условились) ритм кулаком, ложкой или доминошкой по потолку или по стояку отопления, подавая сигнал заключённым камеры, расположенной выше.

На воле бы сказали “стучал”, но в тюрьме у глагола “стучать” несколько иной смысл.

по гофре толковал — разговаривал с заключёнными другой камеры через гофрированный шланг, отводящий воду от раковины умывальника.

козла над могилой едва не порвал — чуть не побил баландёра, то есть заключённого, оставшегося отбывать наказание в хозяйственном отряде тюрьмы и разносящего по камерам баланду, в том числе “могилу” — вечерний рыбный суп.

Когда баландёр (козёл) разбавляет могилу горячей водой из-под крана или суёт в шлёмку с баландой грязные пальцы, заключённые пытаются ухватить его через кормушку за шкирку и ударить. Иногда им это удаётся.

Со смотрящим по хате за это рамсили —спорили со старшим по камере о вышеописанном инциденте с баландёром.

попутал рамсы — использовал в споре неправильную аргументацию.

теперь за дубком на трамвае сижу — сижу на скамейке за столом.

Холодильник закрыл, в телевизор гляжу — закрыл железный шкафчик, висящий на стене для хранения разрешённых продуктов и вещей, и смотрю в окно. “Телевизор” — это окно.

Жду камаза — жду, когда можно будет вынести из камеры мусор. Он выносится в большие носилки, которые проносят по этажу заключённые, проходящие испытательный срок перед зачислением в хозяйственный отряд следственного изолятора. Такие заключённые называются “кандидатами” и “камазистами”, потому что носилки для мусора называются “камазом”. Мусор — тоже “камаз”. Не понятно, почему именно КАМАЗ, но мусор в тюрьме никто мусором не называет. Сами постовые — и те, цинкуют в дверь и спрашивают: “Камаз есть?”

Когда в яме дежурным зажжётся луна — когда зажгут лампочку ночного света, которая зовётся “луной” и расположена над тормозами в проделанном в стене зарешеченном углублении, именуемом “ямой”.

малявы пулять — отсылать записки, сложенные особенным способом и имеющие специальные обозначения.

есть курёха? — самый частый вопрос при любом виде общения между заключёнными из разных камер.
Имеются в виду, конечно же, сигареты, папиросы или хотя бы табак из окурков.

Уй-юй! — позывной на Тверском Централе, что-то вроде “Алё” или “Я вас слушаю”.

Два-два-три, кореша! — номер камеры (хаты) и дружественное обращение к заключённым.

Загоните? — означает “пришлёте?”

Братья, душа! — “ребята, спасибо!” В тюрьме, особенно среди первоходов, принято вместо “спасибо” или других слов благодарности говорить “душа”, “от души” или “душевно, братух”.

Утром удочки две отлетели — когда во время утренней проверки дежурный обнаруживает свёрнутую из газет плотную палку с крючком на одном конце (для затягивания дороги с конём), и изымает её – это называется “удочка отлетела”.

И следы появились на теле — за межкамерную связь, как и за другие провинности наподобие детских шалостей, сотрудники отдела режима (и не только) могут поставить заключённого лицом к стене и побить его по ногам и по почкам, а также головой об стену, чего не делают уже больше года, так как новый начальник тюрьмы не приветствует подобные действия своих подчинённых. Надзирателям-садистам всё труднее реализовывать свои фантазии, находясь на службе, как бы они ни выискивали такую возможность, когда никто не видит.

На их фоне любой работник тюрьмы, проявляющий к тебе уважение, кажется ложкой мёда в бочке дёгтя и чуть ли не священнослужителем. Такой мёд особенно ценишь, он врачует даже глубокие раны.

У кого-то из заключённых в тетради, куда, как в пионерском лагере, записываются стихи и адреса, я увидел четыре строчки без упоминания автора:

И как бы нас жизнь не ломала,

Не меркнет её волшебство.

Хороших людей слишком мало,

Но всё-таки, их большинство.