100 лет со дня рождения народной артистки СССР Веры Васильевой

Тверское детство.

Если мы с вами поднимемся от Твери вверх по Волге километров на 20, то увидим пристань Кокошки. Правда, нынче суда здесь уже практически не пришвартовываются, а ведь ещё недавно жизнь здесь шумела вовсю. Неподалёку от этой пристани и находится малая родина Веры Васильевой – деревня Сухой Ручей. Память о детстве, проведённом на тверской земле, актриса всегда хранила в памяти.

«Чуть выше города Твери есть пристань – Кокошки, и там, если пройти километров десять в сторону, стоит маленькая, любимая мною всю жизнь деревенька Сухой Ручей. С этой деревней у меня связаны воспоминания об удивительных и прекрасных луговых запахах, о звуках и тишине, о песнях, о грибах и ягодах, о бане по-чёрному, о маленькой быстрой речке Тьме, что впадает в Волгу, о запахе парного молока, о лягушачьем концерте на маленьком заросшем пруду за огородами, где стояли баньки, о запахе чистого, до белизны отмытого деревянного пола в передней части избы, об удивительных, неповторимых по своему рисунку окнах с наличниками в каждой избе, о простодушных, добрых людях – честных и бесхитростных, как дети. Это было так давно, что теперь мне делается страшно – вдруг всё стало другим…

По одну сторону деревни стояли добротные избы с самыми затейливыми резными наличниками, крашенными в белый, синий и жёлтый цвет. Улица широкая, с колодцами посредине. В окнах – цветущая герань и ещё цветы, называемые «огоньками», очень весёленькие и яркие. Напротив каждой избы через дорогу – ровно отгороженные частым заборчиком стояли сады с яблонями и вишнями, там же сараи, где хранилось сено, и где мы сладко спали на овчинах и на подушках, набитых перьями.

Внутри каждая изба делилась. В передней части пол, покрытый самодельными половичками (я в детстве хорошо умела их плести), был чисто вымыт и душист, стол был застелен чистейшей, связанной самой хозяйкой скатертью, к красному углу сходились скамейки – гладкие и добротные, а в самом углу перед иконами в ризах мерцали красивые лампадки. И всегда особенно красивой была икона Николая Чудотворца (у нас в деревне и престольный праздник был связан с этой иконой). На окнах густо и весело алели цветы, их белоснежно окаймляли самодельно связанные или вышитые занавески.

Обедали и жили в маленькой комнате посреди избы, где стояла печка, там всё готовили – щи, картошку, гречневую кашу, топили молоко, пекли ржаные пироги с черникой. Молоко в кринках было розовое, покрытое коричневой корочкой. Эти кринки хранились в подполе, где я совершала свои первые «преступления»: с детства я очень люблю сметану и пенки, и когда меня посылали за кринкой молока, я всегда во все кринки засовывала палец, облизывала его и, насладившись, приносила единственную нетронутую кринку. Не знаю, почему меня никогда за это не наказывали? Может быть, там, где побывал мой палец, густые сливки быстро соединялись и скрывали моё «преступление». Задняя часть дома была коровником. В те времена у некоторых было по две, три коровы да ещё телёночек. Я забиралась в эту часть и слышала коровье дыхание, вдыхала запах парного молока, смотрела, как доят корову умелые руки, слушала, как грубовато-любовно разговаривает со своей коровой хозяйка.

Этот чудный запах – корова, с её дыханием, навоз и парное молоко! Эти размеренные звуки доения, при котором струйка молока равномерно позванивает о стенку ведра. А тут же ещё квохчут куры на насесте. И маленький телёночек цедит сквозь зубы своё вкусное, разбавленное молоком пойло.

Мама моя, Александра Андреевна, окончила в Твери коммерческое училище, изучала французский язык, и я даже помню, как она в детстве поражала меня иногда французскими словами и вырастала в моих глазах необычайно. Вероятно, из-за нужды она вышла замуж за деревенского парня – Кузьму – и всю свою жизнь ненавидела своё тяжёлое деревенское житье, жёстких родителей мужа, которые хотели приспособить её к тяжёлой крестьянской работе, согнуть её гордую натуру, заставить жить по законам своей устоявшейся домостроевской жизни. И то, что папа, любя, не мог заступиться за неё, не смел сказать в её защиту ни одного слова, а только тайком от родителей утешал её, осталось у неё, как заноза, на всю жизнь и всегда вызывало негодование».

Мемориальная доска, открытая 20 сентября 2025 года в деревне Сухой Ручей.

«В Москву, в Москву, в Москву…»

В скором времени семья Васильевых уехала в Москву. Совсем в юном возрасте Вера увидела в Большом театре «Царскую невесту» и заболела театром. Мечта о карьере артистке не покидала её даже в военные годы, которые она провела в Москве. Работала на заводе, дежурила на крыше и гасила зажигательные бомбы.

В 1943 году она поступила в Московское городское театральное училище. Уже в 1947 году Вера Васильева снимается в роли Настеньки в фильме Ивана Пырьева «Сказание о земле Сибирской». Это приносит ей и Сталинскую премию, и народное признание. Через год она поступает в Московский театр сатиры. На сцене этого театра сыграно несколько десятков ролей. Многие запомнили её в роли графини в спектакле «Безумный день, или Женитьба Фигаро». В спектакле «Ревизор» Вера Васильева сыграла Анну Андреевну.

Однако далеко не всегда работа в Театре сатиры приносила ей удовлетворение. И тут на помощь приходил кинематограф – «Свадьба с приданным», «Чук и Гек», «Похождения зубного врача», «Следствие ведут ЗнаТоКи», «Легенда о Тиле», «Карнавал», «Приказано взять живым», «Выйти замуж за капитана», «Пока цветёт папертник». Это лишь самые известные фильмы, в которых снялась Вера Васильева. Она всегда была востребована у кинорежиссёров. Кроме того, Вера Васильева озвучила около двух десятков мультипликационных фильмов. В своё время мне пришлось беседовать с Верой Кузьминичной. Правда, разговор был больше не о её ролях в кино, а о том, как она сыграла Раневскую на сцене Калининского драматического театра в спектакле «Вишнёвый сад».

Вера Васильева и Вера Ефремова.

– Вера Кузьминична, давайте поговорим с вами о Твери. Насколько я знаю, это счастливый для вас город.

– Да, это несомненно так. Здесь я сыграла роль, без которой мне сегодня трудно представить своё творчество. Судьба подарила мне встречу с Верой Ефремовой, которая предложила мне сыграть на сцене Тверского, а в ту пору ещё Калининского драматического театра роль Раневской в спектакле «Вишнёвый сад».

Дело в том, что Театр сатиры, при всей моей любви к нему, всё-таки не совсем мой. Мне казалось, что моя творческая жизнь удачнее бы сложилась в драматическом театре. Было такое ощущение, что к тому времени моя творческая судьба уже подходит к финалу. Я играла в нескольких спектаклях, но это были не слишком интересные роли. Новых предложений не было по пять-шесть лет. И тут такая счастливая встреча с театром, который стал для меня родным. Надо сказать, что «Вишнёвый сад» шёл и в Театре сатиры, однако там посчитали, что Раневская не для меня. А я всегда мечтала об этой роли.

И вот началось мое общение с Калининским драматическим театром. Я, можно сказать, впервые почувствовала настоящую женскую режиссуру. Вера Андреевна настолько эмоционально чувствовала и женское начало, и любовь, и безумные страдания, и ощущение греха, который заставляет чувствовать себя виноватой. Я до сих пор помню, как говорила: «Господи, господи, прости мне грехи мои». Именно Бога просила Раневская, чтобы он позволил ей быть собой, позволил любить того, кого, может быть, и не стоило любить. Но ведь это любовь, ей не прикажешь! Вера Андреевна очень чутко чувствовала женскую душу. Десять лет я приезжала в Тверь и играла роль Раневской. Если бы не возраст, я никогда бы не рассталась с этим спектаклем.

– Вам, наверняка, не раз приходилось видеть «Вишнёвый сад» в постановке других театров.

– Честно сказать, все постановки «Вишнёвого сада», которые я видела в других театрах, были хуже нашей. И тот театр, вроде бы, хорош, и этот, а смотришь, и ощущаешь некий холодок. Нет той поэтичности, которая была в нашем спектакле, хотя никто в поэзию не играл. У нас на сцене были живые люди, порой с тонкими, порой с наивными, порой с примитивными, в зависимости от роли, чувствами. Всё подчинялось режиссуре, никто не стремился воплотить в роли какие-то свои понятия о Чехове. Мы все хотели быть достойными того великого материала, который нам достался.

Было на удивление приятно работать с Верой Ефремовой. Чтобы так любить классику, так её пропагандировать, нужно иметь большой талант, большое мужество, веру в Россию, в её культуру. Ведь куда легче добиться успеха путем скандала, путем шутейского отношения к искусству. А Вера Андреевна, не забывая, что театр должен и развлекать, всегда умела войти вглубь пьесы. И через такое вот глубинное понимание рождался прекрасный спектакль. Я до сих пор вспоминаю наш «Вишнёвый сад». Здесь была дивная музыка, прекрасные декорации, замечательные костюмы. Я помню всех своих партнёров и бесконечно их люблю. Это удивительно, что «Вишнёвый сад» в Твери, городе не самом большом, идёт уже ни много ни мало тридцать пять лет. Это немыслимое подвижничество. Меняются поколения, и все актёры проходят через эту пьесу. Чехов воспитывает город. Молодёжь видит пьесу, начиная со школьной скамьи, встречается с ней в более зрелом возрасте. Учится осознавать печаль уходящей жизни, понимает, что было смешно, а что бесконечно грустно.

В прошлом году я вновь смотрела «Вишнёвый сад» в исполнении Тверского академического театра драмы. На сцене были новые исполнители, которым я желала успеха, которых любила, с которыми внутренне была вместе.

Текст – Андрей Ульянов, из книги «Тверские страницы истории российского кино».

Репортаж с открытия мемориальной доски в честь Веры Васильевой читайте здесь – Девушка из Сухого Ручья: под Тверью увековечили память Народной артистки СССР Веры Васильевой.